Очарованные странники

«О, народы Европы не знают, как дороги они для нас. И я полагаю, что мы (я имею в виду, конечно, не нас, а русских будущего) все, в конечном счете, поймем, каждый из нас, что стать настоящим русским будет означать именно следующее: стремиться принести примирение в противоречия Европы, показать выход печалям Европы в нашем собственном духе, универсально гуманном и все объединяющем; найти место в ней». Федор Михайлович Достоевский.

Из цикла: Соблазненные страной советов

Летом 1927 года, когда советско-британские дипломатические отношения уже были разорваны, а советско-французские планомерно шли к кризису, во все редакции Парижских эмигрантских газет поступило анонимное послание, адресованное «Писателям мира».

Группа русских писателей. «Писателям мира».
«Чем объяснить, что вы, прозорливцы, проникающие в глубины души человеческой, в душу эпох и народов, проходите мимо нас, русских, обречённых грызть цепи страшной тюрьмы, воздвигнутой слову? Почему вы, воспитанные на творениях также и наших гениев слова, молчите, когда в великой стране идет удушение великой литературы?
С энергией, всюду, всегда срывайте перед общественным сознанием мира искусную лицемерную маску с того страшного лика, который являет коммунистическая власть в России. Мы сами бессильны сделать это… Многие из нас уже не в состоянии передать пережитый страшный опыт потомкам. Передайте его, изучите, опишите вы, свободные… Сделайте это — нам легче будет умирать…»

«Правда» назвала письмо фальшивкой. Официальный Кремль смолчал. И никаких явных шагов не предпринял: оправдываться перед западом не стал, авторов письма не искал. Но уже через несколько месяцев, по случайному совпадению, конечно же, начал активно приглашать в гости разных европейских либеральных писателей.

Очень скоро посещение Советского Союза представителями западной интеллигенции превратилось в помпезный ритуал. Все в этом шоу было отработано до мелочей – от торжественной встречи до не менее торжественных проводов. А в промежутке – олл инклюзив, все включено. Лучшая советская гостиница «Интурист», подведомственная НКВД. Улыбчивая секретарша с великолепным знанием языка и с удостоверением ГПУ в кармане. Встречи с ликующими читателями и договор с издательством на публикацию если уж не полного собрания сочинений, то, по крайней мере, книги, в которой дорогой гость, вернувшись к себе на родину, напишет всю правду про страну советов. Про самый гуманный строй и про самого человечного вождя…

Кремлю удалось собрать представительную коллекцию паломников к трону «отца всех народов». В списке пилигримов были: Бернард Шоу, Эмиль Людвиг, Герберт Уэллс, Ромен Роллан, Андре Жид, Лион Фейхтвангер, Рафаэль Альберти, Анри Барбюс…

Комментарий — Юрий Витальевич Мамлеев: «Мы отлично знаем, что в период 20-30-х годов и даже после Второй Мировой войны, многие представители европейской и даже американской интеллигенции, становились коммунистами. Или просто левыми социалистами. И не только социалистами, но и сочувствовали Советскому Союзу, и даже Сталину, считая, что даже Сталин пусть даже через кровь, строит новое, абсолютно не виданное социалистическое общество. А имена, которые присоединились к этому хору восхвалителей советского строя, это имена известные — Анри Барбюс, Теодор Драйзер, Бернард Шоу… самый такой яркий пример это конечно Анри Барбюс».

Анри Барбюс был убежденным коммунистом. Он был первым из западных либеральных писателей, кого Кремль официально пригласил посетить Советскую Россию.

Еще в двадцатом году Барбюс организовал международное антимилитаристское объединение деятелей культуры «Кларте» («Ясность»); в его составе были Герберт Уэллс, Анатоль Франс, Бернард Шоу, Максим Горький. А в двадцать пятом Анатолий Луначарский привлек Барбюса к работе Международного бюро революционной литературы.

«Правда» 11 сентября 1927 года. «Под звуки «Интернационала» поезд медленно подошел к перрону. Выход из вагона Анри Барбюса был встречен громовым «ура». В зале первого класса открылся митинг.
Первое приветствие произнес товарищ Рютин от МК ВКП(б) и Моссовета.
— Имя Анри Барбюса, — сказал он, — дорого всем трудящимся. С этим именем во всем мире связывают непримиримую борьбу с империализмом, шовинизмом и белым террором. Энергично разоблачая кровавые замыслы капиталистов и милитаристов, Анри Барбюс прокладывает дорогу социалистической революции во всем мире…»

Барбюс был для Кремля своим человеком, проверенным. Поэтому никаких неприятных сюрпризов от него не ждали. Знали наверняка, после поездки в СССР Барбюс напишет правильную книгу. И в отличие от некоторых западных журналистов, побывавших в Советской России, не станет заострять свое коммунистическое внимание на репрессиях, нищете и разгроме Церкви.

Барбюс оказанное ему доверие полностью оправдал. Он стал частым и желанным гостем в Советской России. И после каждой поездки писал очередную восторженную книгу. В результате в тридцать втором году Барбюса привлекли к проекту огромной важности. Ему поручили написать биографию самого Сталина.

Идею написания популярной биографии великого вождя Кремль вынашивал давно. Но все не мог найти достойного автора. Точнее, достойных было много, но ни один из них не согласился взяться за эту работу.

Поначалу Кремль решил возложить эту святую обязанность на родного пролетарского писателя Горького. Это было еще до возвращения буревестника революции в Россию. Но Горькому удалось увильнуть.

Тогда Кремль пригласил в СССР известного немецкого писателя Эмиля Людвига, автора большого количества популярных биографий великих людей: Наполеона, Гете, Рембранда, Бисмарка, Вагнера.
Беседа Сталина и Людвига длилась несколько часов и тщательно стенографировалась. Сталин рассказал о своих родителях, о детстве и учебе в Тифлисской семинарии, о начале своей революционной карьеры, о детях.
Но и Людвиг кремлевских надежд не оправдал. Вместо жизнеописания советского лидера Кремль получил от немецкого писателя только тоненькую брошюрку – запись беседы с вождем.

Кстати, эта брошюра была первой в своем роде. И, наверное, ее можно считать точкой отсчета в возникновении нового литературного жанра: «Беседы Сталина с писателями».

«Беседа Сталина с немецким писателем Эмилем Людвигом». 13 декабря 1931 года.
Людвиг. Не считаете ли Вы, что враги Советской власти могут заимствовать Ваш опыт и бороться с Советской властью теми же методами?
Сталин. Это, конечно, вполне возможно.
Людвиг. Не в этом ли причина строгости и беспощадности вашей власти в борьбе с её врагами?
Сталин. Нет, главная причина не в этом. Когда большевики пришли к власти, они сначала проявляли по отношению к своим врагам мягкость. И что же? Вскоре выяснилось, что подобная мягкость только подрывает крепость Советской власти. Мы поняли из опыта, что с этими врагами можно справиться лишь в том случае, если применять к ним самую беспощадную политику подавления.
Людвиг. Мне кажется, что значительная часть населения Советского Союза испытывает чувство страха, боязни перед Советской властью, и что на этом чувстве страха в определённой мере покоится устойчивость Советской власти.
Сталин. Вы ошибаетесь. Впрочем, Ваша ошибка — ошибка многих. Неужели Вы думаете, что можно было бы в течение 14 лет удерживать власть и иметь поддержку миллионных масс благодаря методу запугивания, устрашения? Нет, это невозможно…»

После Эмиля Людвига Кремль попытался привлечь к написанию популярной биографии вождя Бернарда Шоу. Это была отличная кандидатура – всемирно известный драматург, нобелевский лауреат.

«Правда» 2 августа 1931 года. ВАРШАВА, 1 августа. (ТАСС). Вчера через Варшаву проехал возвращающийся из СССР Бернард Шоу. Встретившим его журналистам иностранным и польским, Бернард Шоу заявил, что он очарован СССР. «СССР — заявил Шоу, — является величайшим позитивным фактором. Все что пишут буржуазные газеты о СССР — ложь, ложь и еще раз ложь…»

Бернард Шоу прибыл в Москву в сопровождении друзей — лейбориста лорда Лотиена, консерватора лорда Астора и его жены, известной общественной деятельницы леди Астор.
В Советском Союзе великого драматурга и его спутников ждал тёплый приём и насыщенная культурная программа. Кремль, Мавзолей Ленина, Парк культуры и отдыха, автомобильная поездка по городу, посещение электрозавода, встречи в ОГИЗ, отдых в Узком, визиты к Горькому и Крупской и, наконец, широкомасштабное празднование 75-летия Бернарда Шоу в Колонном зале.
Во время пышного чествования Шоу сказал: «Я хочу, чтобы прежде чем я покину Москву, Сталин стал для меня живым человеком, а не остался просто именем».

Желание юбиляра осуществилось. Сталин принял Шоу в своем кремлевском кабинете. Драматург остался очень доволен встречей. Правда, книгу о Советском Союзе так и не написал. И публиковать беседу с вождем тоже отчего-то не стал. Но зато охотно рассказывал о своем путешествии в Россию газетчикам…
Кстати, парижские «Последние новости» написали по этому поводу: «Газеты без комментариев воспроизводят бесстыдную болтовню Шоу».

Бернард Шоу. Выдержки из интервью западной прессе. 1931 год.
«Для меня, старого человека, составляет глубокое утешение, сходя в могилу, знать, что мировая цивилизация будет спасена…»
«Сталин — очень приятный человек и действительно руководитель рабочего класса».
«Помилуйте, в России нет голода! Когда я приехал в Советский Союз, я съел самый сытный обед в моей жизни!»
«Россия — страна глубоко религиозная: Третий Интернационал — самая настоящая церковь, поэтому она не терпит рядом с собой никакого другого религиозного учения…»
«Пенитенциарная система в России и суровая и вместе с тем, чрезвычайно гуманная. Можете очень дешево убить человека: отделаетесь 4 годами тюрьмы. Но за политическое преступление вас казнят. Против этого так называемого террора возражают только наиболее глупые люди из несчастных остатков интеллигенции».

Рукопись от Шоу ждали почти год. Но тщетно. И только тогда Кремль обратился с предложением написать популярную биографию вождя к старому проверенному другу – Анри Барбюсу. Который очень кстати в очередной раз приехал погостить в Москву.

Сталин встречался с Барбюсом трижды – в тридцать втором, тридцать третьем и тридцать четвертом годах. Помимо этого французскому писателю открыли доступ в архивы ЦК ВКП(б). Результатом трехлетней кропотливой работы Барбюса стала книга «Сталин: новый мир, увиденный через человека». Она вышла в Париже, в феврале 1935 года. Русский вариант этой же книги, подправленной кремлевскими редакторами, назывался несколько иначе: «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир».

О художественных достоинствах этой книги говорить нет смысла. Но бесспорной заслугой Барбюса был принципиально новый взгляд на коммунизм, как религию. И самой удачной находкой французского философа было, конечно же, введение в биографию Сталина ветхозаветных и новозаветных символов. Так что слоганом «Сталин — отец всех народов» мы обязаны Барбюсу.

Анри Барбюс: «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир». Декабрь 1935 года.
«Это — железный человек. Фамилия дает нам его образ: Сталин — сталь. Он несгибаем и гибок, как сталь. Ни в ком так не воплощены мысль и слово Ленина, как в Сталине. Сталин — это Ленин сегодня.
Это блистательный и четкий человек, — и это, как мы видели, простой человек. В разговоре он прост и сердечен. Он смеется, как ребенок.
Сталин написал немало книг, и книг замечательных. Многие из них являются в марксистской литературе классическими.
Если Сталин верит в массы, то и массы верят в него. В новой России — подлинный культ Сталина, но этот культ основан на доверии и берет свои истоки в низах. Человек, чей профиль изображен на красных плакатах — рядом с Карлом Марксом и Лениным, — это человек, который заботится обо всем и обо всех, который создал то, что есть, и создает то, что будет. Он спас. Он спасет».

Было бы наивно полагать, что все дорогие зарубежные гости славили СССР и Сталина даром. Труд даже самых идейных писателей-коммунистов и самых преданных друзей Советской России оплачивался так или иначе.

Во-первых, по СССР они путешествовали за счет принимающей стороны. Железнодорожные билеты, гостиницы, рестораны – полный сервис. Во-вторых, иностранные писатели получали деньги на карманные расходы. А некоторым удавалось вытряхивать из Кремля валюту не только на личные нужды.

Из благодарственного письма Анри Барбюса Сталину. 5 октября 1932 года. «Как Вы дали мне понять, два товарища Стасова и Шверник привезли мне деньги, собранные по подписке советскими рабочими для амстердамского движения. Эта значительная сумма, которая составляет около 385 000 франков, будет передана в Париж Наркоминделом, и я получу ее в посольстве. Я благодарю Вас от всего сердца, дорогой и великий товарищ, за великолепный прием, который был мне здесь оказан и который является для меня такой гордостью. Трудно оказаться достойным его, но я попытаюсь это сделать».

Помимо всего прочего существовала и еще одна форма оплаты правильного взгляда на страну большевиков – книги писателей-друзей СССР
переводились на русский язык и издавались многотысячными тиражами. Правда, гонорары Гослитиздат выплачивал в основном советскими дензнаками. Валюты пилигримам выделяли не более 10%. Но зато суммы гонораров были впечатляющими. Только в одном 1935 году Гослитиздат выплатил им двадцать одну тысячу золотых рублей.

Однако некоторые из европейских паломников отплатили Стране Советов черной неблагодарностью.
Например, Андре Жид. Полторы тысячи валютных рублей за свой шеститомник, изданный в СССР, он взял, а хвалебную песнь петь отказался.

Комментарий — Юрий Витальевич Мамлеев: «Это был типичный европейский интеллигент, эстет. Глубокий поклонник европейской культуры и писатель даже увлекающийся Ницше, конечно не в фашистском аспекте, а в философском аспекте. (…) он с интересом согласился приехать, вроде как друг даже. Но реакция его была не удивительной. Свою книгу о возвращении СССР он написал довольно быстро. И она была просто проклята в Советском Союзе. И из друга он превратился во врага».

Андре Жид. «Возвращение из СССР».
«Ну да, диктатура, явная диктатура, но диктатура одного человека, а не объединившихся пролетариев, не Советов… Там вовсе нет, чего хотелось бы. Сделав еще шаг, мы скажем: там как раз то, чего бы не хотелось… Скоро от этого героического народа, который заслужил нашу любовь, останутся только палачи, выжиги да их жертвы. Я обвиняю наших коммунистов в том, что они, сознательно или бессознательно, лгали рабочим».

И с Лионом Фейхтвангером у Кремля тоже вышла неувязка.

Комментарий — Юрий Витальевич Мамлеев: «Он явно сочувствовал Советскому Союзу. Из соображений тоже левых, но к этому видимо подсоединялся его антифашистская страсть. И он видел в Советском Союзе такую глыбу, которая препятствовала распространению фашизма. Однако он был не такой ортодоксальный человек, как Барбюс. Когда он приехал в Советский Союз с явными такими позитивными намерениями, он всё же увидел негативную сторону, насколько можно было увидеть теневую сторону фактически туристу, приехавшему в Советский Союз. В этой книге он не только восхвалял Советский Союз, но и показывал те теневые стороны, которые он заметил. (…) Эта книга «Москва 37-ой год» была опубликована в Советском Союзе, но потом запрещена…»

А запись беседы Сталина с Фейхтвангером вообще никогда и нигде не публиковалась в нашей стране вплоть до самой перестройки.

«Беседа товарища Сталина с германским писателем Лионом Фейхтвангером». 8 января 1937 года.
Фейхтвангер: Я здесь всего 4—5 недель. Одно из первых впечатлений: некоторые формы выражения уважения и любви к вам кажутся мне преувеличенными и безвкусными.
Сталин: Я с вами целиком согласен. Неприятно, когда преувеличивают до гиперболических размеров. В экстаз приходят люди из-за пустяков. Слишком люди рады, что удалось освободиться от эксплуатации. Буквально не знают, куда девать свою радость. Очень большое дело — освобождение от эксплуатации, и массы это празднуют по-своему. Все это приписывают мне, — это, конечно, неверно, что может сделать один человек? Во мне они видят собирательное понятие и разводят вокруг меня костер восторгов телячьих.
Фейхтвангер: Как человек, сочувствующий СССР, я вижу и чувствую, что чувства любви и уважения к вам совершенно искренни и элементарны. Именно потому, что вас так любят и уважают, не можете ли вы прекратить своим словом эти формы проявления восторга, которые смущают некоторых ваших друзей за границей?
Сталин: Я пытался несколько раз это сделать. Но ничего не получается. Говоришь им — нехорошо, не годится это. Люди думают, что это я говорю из ложной скромности.
Фейхтвангер. Я говорю не о чувстве любви и уважения со стороны рабочих и крестьянских масс, а о других случаях. Выставляемые в разных местах ваши бюсты — некрасивы, плохо сделаны.
Сталин. Что касается плохого качества бюстов, то это делается не только намеренно (я знаю, это бывает), но и по неумению выбрать. Я видел, например, в первомайской демонстрации портреты мои и моих товарищей: похожие на всех чертей. Несут люди с восторгом и не понимают, что портреты не годятся. Нельзя издать приказ, чтобы выставляли хорошие бюсты — ну их к черту! Некогда заниматься такими вещами, у нас есть другие дела и заботы, на эти бюсты и не смотришь».

Переводчиком, референтом и стенографом беседы Фейхтвангера с вождем был Борис Таль – партийный функционер полувысшего звена. И как это часто бывало в нашей стране – именно он оказался «крайним». Кремлю не понравилась книга Фейхтвангера, Сталину не понравились вопросы немецкого литератора, а расстреляли в итоге переводчика Таля…

На самом деле, в случае с Лионом Фейхтвангером и Андре Жидом виновными в недоработке были, конечно же, не переводчики, а работники совсем других органов, которые не сумели вовремя подсунуть иностранным гостям правильных секретарш. Как это было, например, с Теодором Драйзером, Анри Барбюсом и прочими.

Методику подкладывания агентов ГПУ в постель нужным зарубежным писателям органы начали отрабатывать еще в двадцатом году на Герберте Уэллсе. Уэллс приехал тогда в Россию, как он сам говорил, посмотреть на страну после Брестского мира. О своем приезде он сообщил Горькому. И Горький, на правах старого знакомого, – а впервые они встретились еще в Америке, в 1906, — предложил Уэллсу пожить у него в квартире. С гостиницами в Петрограде было туго.
По официальному распоряжению Кремля к Уэллсу была приставлена переводчица — товарищ Закревская. Мария Игнатьевна. Мура Будберг – на тот момент неофициальная жена пролетарского писателя Горького.

Целыми днями Мура ходила с Уэллсом по театрам и музеям, водила его на заседания Петроградского Совета и на прогулки по Васильевскому острову. А по ночам Мура и Уэллс вели долгие и, конечно же, интеллектуальные беседы в Муриной комнате…

В двадцать первом году Горький сбежал из России в Италию вместе со своими многочисленными домочадцами, большая половина которых усердно трудилась на ГПУ. Кстати, самая тяжелая работа досталась товарищу Закревской, на протяжении 10 лет ей пришлось контролировать сразу двух великих писателей – буревестника революции и великого фантаста. Мура моталась между Италией и Англией до тридцать третьего года.

В тридцать третьем Кремлю удалось выманить Горького из-за границы обратно на родину. Мура же возвращаться домой не захотела и переехала жить к Уэллсу. Может быть, это было ее очередным заданием. Но скорей всего она просто побоялась оказаться в пределах досягаемости своих коллег из органов. И когда в тридцать четвертом году Уэллса пригасили погостить в СССР, Мура с ним ехать отказалась.

Правда 23 июля 1934 года. «Вчера в 8 часов 10 минут в Москву на самолете «Дерулюфта» прилетел английский писатель Герберт Уэллс. Писателя сопровождает его сын.
Прилет Герберта Уэллса в аэропорт и его первая беседа с представителями советской общественности засняты для кинохроники. Затем, по просьбе представителя «Союзкинохроники», писатель сказал для звукового кино:
«14 лет назад я был в Москве и видел Ленина. Ленин сказал мне: «Приезжайте к нам через 10 лет», Прошло 14 лет. Вот я приехал».

После своей первой поездки в СССР Уэллс написал книгу «Россия во мгле». Центральным эпизодом этой книги была беседа с «кремлевским мечтателем» Лениным. Естественно, от Уэллса теперь ждали продолжения кремлевских разговоров.

Правда 24 июля 1934 года. «Вчера, 23 июля, товарищ Сталин принял английского писателя Герберта Джорджа Уэллса. Беседа длилась около трех часов».

Через несколько месяцев после встречи в Кремле Уэллс издал книгу, которая называлась «Опыт автобиографии». Заключительная часть этого объемного труда целиком посвящалась Сталину.

Герберт Уэллс. «Опыт автобиографии».
«Я сознаюсь, что подходил к Сталину с некоторым подозрением и предубеждением. В моём сознании был создан образ очень осторожного, сосредоточенного в себе фанатика, деспота, завистливого, подозрительного монополизатора власти. Я склонялся разделить точку зрения Троцкого против Сталина. Я ожидал встретить безжалостного, жестокого доктринёра — насколько это возможно — и самодовольного грузина-горца, чей дух никогда полностью не вырывался из родных горных долин… Его нелегко описать, и многие описания преувеличивают его мрачность и спокойствие. Его недостаточная общительность и бесхитростность делают его непонятным для наиболее здравых, но лишённых остроумия людей, отчего он стал предметом самых странных выдумок и скандальных сплетен. Я никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного; в нём нет ничего тёмного и зловещего, и именно этими его качествами следует объяснять его огромную власть в России. Сталин — совершенно лишённый хитрости и коварства грузин…»

Самым удачным проектом Кремля был, конечно же, брак Ромена Роллана с Майей Кудашевой.

Из книги американского исследователя Стивена Коха: «Майя Павловна Кудашева была агентом, находившимся в непосредственном подчинении советских секретных служб. Центральный партийный архив в Москве располагает бесчисленными досье, описывающими эпизоды, в которых и известность Роллана, и его принципы были использованы органами, в то время как он изображал «вальс невинности». С того самого момента, как она стала супругой Роллана, Кудашевой удавалось должным образом направлять всякое публичное выступление писателя, в чем она преуспевала до самой его смерти, после которой она унаследовала и легенду о нем, и его архивы».

Ромен Роллан был бриллиантом в коллекции кремлевских пилигримов. Нобелевский лауреат. Всемирно известный писатель. Один из самых активных борцов за мир в Европе, антифашист и гуманист.

Комментарий — Юрий Витальевич Мамлеев: «Ромен Роллан достойная фигура и дело вот в чём. Он не был человеком особых левых убеждений. Он был гуманист европейского расклада. Ромен Роллан очень дружил с Горьким, писал статьи и знал такую великую страну как Индия. Страна величайшей духовности. Но он сочувствовал Советскому Союзу. Это было сочувствие по линии европейского гуманизма. Он считал, что Советский Союз, ну пусть во время Октябрьской революции пролилась кровь. Но во время Французской революции пролилась огромная кровь, в процентном отношении не меньшее, чем октябрьская. Если судить по населению страны. Ромен Роллан думал, что для трудового народа это будет какое-то облегчение и жизнь будет нормализована».

Славить Сталина и СССР Ромен Роллан начал еще с двадцать восьмого года, с того самого момента, когда начался его роман с Майей и ГПУ. Но вот заманить его в Россию, чтобы он увидел достижения самого гуманного строя на планете своими глазами, не удавалось достаточно долго. Только в тридцать пятом году семидесятилетний нобелевский лауреат, наконец, добрался до страны своей мечты.

Правда 24 июня 1935 года. «Я приехал в Советский Союз, — сказал Ромен Роллан, — чтобы установить более тесный контакт со страной, к которой давно питаю самые дружественные чувства. У вас сейчас осуществляется многое из того, о чем я мечтал еще юношей. Меня интересует индустриальное строительство СССР, его культурные достижения и в особенности рост национальных республик».

К визиту Роллана готовились очень тщательно. Было издано полное собрание его сочинений. В драматических театрах страны шли инсценировки его прозы, а в Большом срочно поставили балет «Кола Брюньон». Но гвоздем программы была запланированная беседа со Сталиным.

Правда 29 июня 1935 года. «28 июня днем состоялась в служебном кабинете товарища Сталина беседа товарища Сталина с Ромен Ролланом. Беседа продолжалась 1 час 40 минут и носила исключительно дружеский и сердечный характер». (ТАСС).

Беседа товарища Сталина с Роменом Ролланом. 28 июня 1935 года.
Ромен Роллан: Недавно был опубликован закон о наказании малолетних преступников старше двенадцати лет. Получается впечатление, что над этими детьми нависла смертная казнь.
Сталин. Этот декрет имеет чисто педагогическое значение. Мы хотели устрашить им не столько хулиганствующих детей, сколько организаторов хулиганства среди детей. Надо иметь в виду, что в наших школах обнаружены отдельные группы в 10—15 человек хулиганствующих мальчиков и девочек, которые ставят своей целью убивать или развращать наиболее хороших учеников и учениц, ударников и ударниц. Декрет издан для того, чтобы устрашить и дезорганизовать взрослых бандитов и уберечь наших детей от хулиганов.
Ромен Роллан. Это верно, это верно.
Сталин: Факт существования СССР, имеет величайшее значение в деле революционизирования рабочих во всех странах мира. Буржуа всех стран знают это и ненавидят СССР животной ненавистью. Именно поэтому буржуа на Западе хотели бы, чтобы мы, советские лидеры, подохли как можно скорее. Вот, например, недавно у нас в Кремле мы обнаружили террористические элементы. У нас есть правительственная библиотека, и там имеются женщины-библиотекарши, которые ходят на квартиры наших ответственных товарищей в Кремле, чтобы держать в порядке их библиотеки. Оказывается, что кое-кого из этих библиотекарш завербовали наши враги для совершения террора. Мы обнаружили, что эти женщины ходили с ядом, имея намерение отравить некоторых наших ответственных товарищей. Конечно, мы их арестовали, расстреливать их не собираемся, мы их изолируем.
Ромен Роллан. Правильно, очень хорошо. Мне очень стыдно, что я так долго задержал Вас своим присутствием и отнял много времени.
Сталин. Что Вы, что Вы!
Ромен Роллан. Я благодарю Вас за то, что Вы дали мне возможность с Вами поговорить. Я по правде Вам скажу, что для меня это совершенно необычно. Я никогда нигде не был так хорошо принят, как здесь».

Последними из западных пилигримов, удостоенных чести беседовать с вождем, стали Рафаэль Альберти и Мария Тереса Леон. Они бежали из Испании в Аргентину после того, как к власти пришел Франко, и лучше других, наверное, понимали, что такое зарождающийся в Европе фашизм.
Сталин принял их в марте 1937 года. Молодые испанские литераторы острых тем не затрагивали, каверзных вопросов вождю не задавали. Сталин покорил своих гостей знанием современной испанской литературы.
В своем отчете о встрече с вождем, испанцы назвали Сталина широко мыслящим и образованным государственным деятелем.
И вновь оставалось только удивляться, почему и эти молодые прогрессивные умные люди мгновенно ослепли, едва их подвели к трону. Почему не увидели они реальной обстановки в Советской России. Почему ни слова не сказали о репрессиях.

Комментарий — Юрий Витальевич Мамлеев: «Это писатели которые приезжали в Советский Союз, знали кое-что о репрессиях. Это полностью невозможно было скрыть, но видимо они закрывали на это глаза. Во-первых, они не знали полных масштабов этих репрессий, во-вторых, они просто закрывали глаза, считая, что это неизбежная мрачная сторона любых революций, потому что революция означало — кровь, тем более сами большевики убеждали их, что мы окружены врагами, вокруг нас враждебные страны, внутри тоже самое есть — мощная оппозиция, поэтому репрессии неизбежны. Когда одна, насколько я помню одна дама, видимо делегация была английская и одна дама из этой делегации спросила Сталина на приёме: Когда Вы кончите убивать людей? Он ответил: Тогда, когда в этом не будет необходимости. Ну, ответ в сталинском духе. Но надо сказать, что далеко не вся интеллигенция попалась на удочку своей революционной идеологии, хотя эта революционная идеология возникала из объективной реальности, но они не могли предвидеть то, что в дальнейшем произошло в Советском Союзе».

Есть и еще одна причина массовой слепоты европейских интеллектуалов, приезжавших в Советский Союз в тридцатых годах. Это их ненависть к фашизму.

Комментарий — Юрий Витальевич Мамлеев: «…возникновение фашизма, это было особое явление, и ясно, что реакция интеллигенции была негативная по отношению к фашизму, особенно во Франции и Америке. И так как, по крайней мере, до 39 года, фашизм и коммунизм были в борьбе и противопоставлены друг другу и были основаны на совершенно противоположной идеологии (идеология марксизма-ленинизма была классовой, а фашизма расистской) и столкновение между ними было неизбежно. И многие европейские интеллигентные люди видели в Советском Союзе как антифашистский оплот».

Но не только ненависть к Гитлеру была причиной столь массовых заблуждений. А еще и умело срежиссированная советская пропаганда. Мастерски выстроенная ложь, поддержанная во всем мире Коминтерном, ослепляла и оглушала многих здравомыслящих людей.
Впрочем, большинство их них заблуждалось только потому, что хотело заблуждаться. Правда разрушила бы их собственные иллюзии. Вероятно, поэтому они не видели даже то, что лежало на поверхности. И не слышали даже те слова, которые громко произносились с самых высоких трибун.

Из выступления Сталина на 17 съезде партии. 26 января 1934 года: «Конечно, мы далеки от того, чтобы восхищаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии, не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной…»

В тридцать седьмом году поток паломников к кремлевскому трону иссяк. Сталину надоело играть с европейскими писателями в образованного и мудрого вождя. Да и смысла в этих интеллектуальных играх больше не было. Потому что курс на сближение с нацистской Германией уже был взят. И даже, наверное, намечен на карте Европы. В районе Польши, Молдавии, Прибалтики…

Анри Барбюс: «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир». Декабрь 1935 года.
«Великий человек — это тот, кто, предвидя ход событий, не следует за ним, но опережает его и заранее действует против него или способствует ему. Он умеет вызывать широкие движения масс — и все же эти движения остаются непосредственными: ибо ему ведомы причины. Он — подлинный вождь, человек, о котором рабочие говорили, улыбаясь от радости, что он им и товарищ, и учитель одновременно; он — отец и старший брат, действительно склонявшийся надо всеми. Вы не знали его, а он знал вас, он думал о вас. Кто бы вы ни были, вы нуждаетесь в этом друге. И кто бы вы ни были, лучшее в вашей судьбе находится в руках того другого человека — человека с головою ученого, с лицом рабочего, в одежде простого солдата…»