«Золотой век» Советской Арктики пришелся на тридцатые годы прошлого столетия. Это были годы интенсивного освоения Северного морского пути. Мужественное и очень романтичное время. И в то же время очень тяжелое. Потому что «золотые годы» совпали по времени с самыми черными годами нашей истории.
«Принимая во внимание громадную территорию, занимаемую нашим Крайним Севером, учитывая огромное значение северных промыслов как неиссякаемого источника продовольствия для всей страны, а также и богатство края пушниной и прочим сырьем, долженствующим сыграть значительную роль в будущем российского товарообмена, Совещание считает необходимым существование вневедомственного органа, ведающего всеми вопросами научно-промыслового исследования Северного края».
Этот документ был составлен Особой комиссией Северного фронта в феврале 1920 года. Еще не подписан Тартусский мирный договор. Еще не расстрелян великий русский полярный исследователь вице-адмирал Колчак. И Архангельск пока еще не сдался большевикам. Но уже всем ясно, кто в скором времени будет координировать все богатства Крайнего Севера. Кто будет заниматься исследованием морей Северного Ледовитого океана и прокладывать вдоль его побережья Северный морской путь.
Из цикла: «Страсти по Арктике»
Плановое освоение Арктики и вод Северного Ледовитого океана началось в двадцатом году. Четвертого марта, спустя всего лишь девять дней после освобождения Архангельска от Белой Армии, Ленин подписал указ о создании Северной научно-промысловой экспедиции при Высшем Совете Народного хозяйства.
Комментарий в кадре — полярник, доктор географических наук Владислав Сергеевич Корякин: «Считалось, что север настолько богат, в том числе продовольствием, что он может прокормить все и вся.
И для этого была организована в 21-ом году северная научно-промысловая экспедиция, которую возглавил Рудольф Лазаревич Самойлович».
По образованию Самойлович был горным инженером. В 1912 году он отправился на Шпицберген в составе экспедиции Русанова. После успешной разведки и открытия нескольких угольных месторождений Русанов на «Геркулесе» ушел в свое последнее плавание – в неизвестность, а Самойлович вплотную занялся изучением Шпицбергена, поисками новых угольных месторождений и установлением заявочных столбов.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «Что такое заявочный столб… Ну, представьте себе деревянный столб с надписью, с номером. Затем делается карта, то есть, в то время уже делалась карта, номер этого заявочного столба, где установлен, что найдено, образец породы желательно иметь, значит, оттуда, и так далее… Нам удалось закрепиться на Шпицбергене именно вот вокруг тех заявок…»
Возглавив Северную научно-промысловую экспедицию, которая впоследствии была преобразована в Институт по изучению Севера, профессор Самойлович координировал работу сотен исследователей Арктики.
Экспедиция Самойловича ведала апатитами Хибин, нефтью Ухты, углем Воркуты, свинцом и цинком Вайгача, месторождениями флюорита, меди, молибдена, никеля, гипса, асбеста, горного хрусталя. Занималась созданием консервной промышленности на Мурмане. Развитием пушных и рыбных промыслов. Товарного оленеводства. Вела и чисто научные проекты – изучение вод Ледовитого океана, их гидрологического режима и биологических богатств. Представляете, объем этой работы? За те восемнадцать лет, что Самойлович возглавлял научно-промысловую экспедицию и институт по изучению Севера он побывал во всех морях Ледовитого океана, посетил все крупные арктические архипелаги и острова, изъездил все побережье.
Но главной государственной задачей экспедиции было, конечно же, освоение Северного морского пути. А для этого, прежде всего, нужны были точные навигационные карты. Ведь «Северный фасад России» все еще оставался малоизученным и необжитым. И белых пятен на карте Арктики оставалось еще предостаточно. Итак, начинать нужно было с картирования.
Комментарий в кадре — полярник, доктор географических наук Владислав Сергеевич Корякин: «…в это время в Арктике шел спор, что там еще существует некая Земля Гарриса площадью, примерно даже считали, 2 миллиона квадратных километров, величиной с Гренландию. А где она начинается и где она кончается, никто не знал. И могло вот так получиться, что, значит, кусок Северной Земли – это она родимая… Да, надо было понять, где же она родимая кончается, вот, положить ее на карту там».
Картировать всю Северную Землю можно было силами небольшой малобюджетной экспедиции за два-два с половиной года — так считал известный полярник Ушаков.
Георгий Алексеевич Ушаков родился на Дальнем Востоке. Первые свои университеты проходил в тайге, в экспедиции знаменитого писателя и исследователя Арсеньева. В Арктику Ушаков впервые попал в 1926 году, когда его назначили руководителем экспедиции на остров Врангеля. С тех самых пор он с Крайним Севером не расставался.
Шкуры неубитых медведей
Проект снаряжения небольшой экспедиции для картирования и исследования Северной Земли Георгий Алексеевич Ушаков выдвинул в начале тридцатого года. Подготовил все нужные бумаги и повез их в Москву.
По удачному стечению обстоятельств он оказался в одном купе с геологом, исследователем Таймыра, опытным полярником Урванцевым.
Горный инженер Николай Николаевич Урванцев пришел работать в сибирский геологический комитет еще во время гражданской войны. Первая же экспедиция в район нынешнего Норильска оказалась очень удачной. Урванцев нашел там месторождение каменного угля, а чуть позже им было открыто богатейшее месторождение медно-никелево-платиновых руд. Урванцев считался лучшим советским специалистом по Таймыру. А внешне совсем не походил на полярного исследователя: худой, сутулый, близорукий.
В поезде Ушаков и Урванцев проговорили всю ночь. Они решили объединить свои усилия. Ушаков тут же предложил Урванцеву должность научного руководителя. Два начальника – это как раз половина состава будущей экспедиции. Дело осталось за «малым»: найти еще двух человек, раздобыть денег, купить снаряжение и каким-то образом добраться до Северной Земли.
Недостающих участников экспедиции Ушаков нашел очень быстро. Сергей Прокопьевич Журавлев и Василий Васильевич Ходов дали свое согласие ехать на Северную Землю. Журавлев был профессиональным охотником, мастером на все руки, опытным исследователем Севера и прекрасным поваром. Умело управлялся с собаками и с упряжками. А вот восемнадцатилетний радист Вася Ходов, которого все члены экспедиции звали не иначе как Василий Васильевич, в Арктике ни разу не был.
Проект Ушакова в Москве утвердили, но денег на экспедицию выделили – кот наплакал. Пришлось ушаковцам добывать необходимое снаряжение всеми правдами и неправдами. Например, полсотни ездовых собак заказали аж в Хабаровске. Тамошние лайки были дешевле архангельских, даже с учетом доставки в спецвагоне через всю страну. Вместе с собаками с Дальнего Востока им прислали чукотские длинные и узкие нарты, специально приспособленные для езды по торосам. По их образу Журавлев изготовил еще одни, чуть пошире.
Часть геодезических приборов принес Урванцев – остатки своих прежних экспедиций. Часть выделила Академия Наук. Медикаменты подобрала жена Урванцева – Елизавета Ивановна, врач по профессии. Книги дали из личной библиотеки академика Анатолия Федоровича Кони. Было у ушаковцев и импортное оборудование – радиопеленгаторный приемник «Телефункен». А еще им подарили несколько десятков килограммов «пеммикана» — несъеденные продовольственные запасы какой-то экспедиции.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «Вы знаете, пеммикан советские полярники использовали… Пеммикан — это вообще основа питания индейцев из Америки… Туда добавляли, пробовали все, чего угодно. Значит, в эту коробку добавляли и мясо, и сало, и шоколад туда же. То есть, надо было в минимальной форме максимальное количество витаминов, продуктов и прочее и прочее…»
В списке всего самого необходимого для будущей экспедиции было семьсот(!) пунктов. Вскоре квартиры Ушакова и Урванцева превратились в склады, заваленные ящиками и тюками. Вот только с теплой одеждой было из рук вон плохо. Ни денег на ее покупку, ни меха на ее пошив. А отсутствие специальной одежды, между прочим, могло обернуться катастрофой. И тогда Ушаков пустился на авантюру…
В апреле 30-го года в московскую контору Госторга пришел странный посетитель. Он просил отпустить в кредит меховую одежду для полярной экспедиции. «А чем расплачиваться будете?» спросил работник Госторга. «Шкурами белых медведей» — ответил посетитель. Работник Госторга отвел странного посетителя к начальнику и представил: «Вот человек, который продает шкуры неубитых медведей. Зато оптом. От ста штук…» Кто бы сейчас дал Ушакову кредит под шкуры неубитых медведей? А тогда дали.
Теперь к экспедиции на Северную Землю все было готово. Осталось погрузить все снаряжение на борт ледокольного парохода «Георгий Седов» и отправиться к берегам таинственного и недоступного архипелага, открытого в 1913 году экспедицией Бориса Вилькицкого.
Борис Андреевич Вилькицкий – русский гидрограф, геодезист, исследователь Арктики. Был начальником двух успешных гидрографических экспедиций на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач». Первая экспедиция открыла новый архипелаг. Вторая экспедиция совершила первый в истории сквозной проход из Тихого океана в Атлантический. Вилькицкого называли «российским Колумбом».
Архипелаг, открытый им в год трехсотлетия дома Романовых, Вилькицкий назвал Землей императора Николая Второго. В двадцать шестом году советская власть дала архипелагу новое имя – Северная Земля.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «Международным сообществом признано право первооткрывателя. Они с кем-то могут согласовывать, не согласовывать. Но они назвали так землю, открытую ими, и это остается на века. Ну, понятно, что в советское время была совершенно другая идеология.
Комментарий в кадре – полярник, океанолог Валерий Владимирович Лукин: «Именно открытие Северной Земли дало основание царскому правительству в 1915 году опубликовать меморандум о том, что все земли и острова, открытые или не открытые, находящиеся вот в этом долготном секторе, который от западной и восточной границы нашей Российской империи проведены до точки Северного полюса являются принадлежностью Российской империи. А в 1926 году Центральный Исполнительный Комитет Советского Союза просто переписал эту ноту, заменив Российскую империю, на Союз Советских Социалистических республик».
«Георгий Седов», 1930 год
15 июля 1930 года ледокольный пароход «Георгий Седов» вышел из Архангельского порта и взял курс строго на север. На капитанском мостике корабля стоял знаменитый «ледовый капитан» Воронин.
Владимир Иванович Воронин родился в Карелии, закончил Архангельскую мореходку и всю жизнь плавал по морям арктического бассейна. Воронин был участником первых Карских хлебных экспедиций 1921 года под руководством Самойловича. Никто лучше Воронина не знал Белое и Баренцевы моря, говорили, что он мог плавать по ним с закрытыми глазами.
Начальником экспедиции назначили Отто Юльевича Шмидта. Это был его первый арктический поход.
Отто Юльевич Шмидт родился в Могилеве в немецко-латышской семье. С детства был одаренным ребенком, легко выучил шесть языков. Талантливый математик, астроном, языковед и историк Шмидт был одним из самых образованных людей советской России. Основоположник современной теории происхождения Земли, создатель Большой Советской Энциклопедии, основатель кафедры высшей алгебры МГУ. Но самой большой любовью профессора Шмидта была Арктика. Все самые известные полярные экспедиции тридцатых годов проходили под его руководством. Шмидта называли «наш ледовый комиссар».
Через семьдесят девять лет, 15 июля 2009 года из Архангельского порта выйдет научно-экспедиционное судно «Михаил Сомов» Северного управления Гидрометеорологической службы. Оно пройдет точно по маршруту «Георгия Седова» — через Белое и Баренцево моря, мимо берегов Вайгача и Новой земли, на самый северный из полярных архипелагов России Землю Франца-Иосифа. С борта «Сомова» мы своими глазами увидим те места, мимо которых проплывали наши легендарные «ледовые капитаны» и «ледовые комиссары». Увидим и те острова, которые исследовали наши знаменитые полярники тридцатых годов.
Программа похода «Георгия Седова» была насыщена до предела: сначала через Баренцево море к архипелагу Земля Франца Иосифа – доставить на остров Гукера смену зимовщиков. Потом «Георгий Седов» должен был взять курс на восток и плыть через Карское море к западному берегу Северной Земли. К берегу, которого не было на карте. Впрочем, это нельзя было назвать плаванием «в никуда». Архипелаг Северная Земля – все-таки реальная земля, давно открытая, а не арктический мираж, как Земля Санникова.
Кстати про миражи. Был на борту «Георгия Седова» один человек, который очень надеялся, что один из арктических миражей станет явью. На проход через Карское море этот человек возлагал огромные надежды — могла подтвердиться одна его гипотеза, высказанная 15 лет назад.
Этим человеком был научный руководитель экспедиции профессор Визе.
Владимир Юльевич Визе – полярный исследователь, океанолог, блестящий ученый. Историей исследования Арктики увлекся еще в юности, когда изучал химию в Геттингенском университете. Специально для того, чтобы изучить отчеты о плаваниях Виллема Баренца, Визе выучил голландский язык. После возвращения в Россию закончил физико-математический факультет Петербургского университета. Визе участвовал в экспедиции Седова к Северному Полюсу в качестве гидрографа и руководителя метеорологических наблюдений.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «Визе на материале дрейфа шхуны «Святая Анна» в 1914 году предположил, что в северной части Карского моря должен быть большой остров. Так и оказалось, и в 30 году остров был открыт».
Начальник Северной Земли
Двадцать четвертого августа 1930 года «Георгий Седов» бросил якорь у маленького островка в западной части архипелага Северная Земля. Остров назвали Домашним. Снаряжение экспедиции – разобранный дом, уголь, продукты, собак, научные приборы – перевозили с корабля на берег на баркасах. За три дня собрали дом и сарай, затопили печку, подняли над крышей красный флаг. Потом последний раз все вместе пообедали в кают-компании «Седова» и распрощались.
Отто Юльевич Шмидт вручил Ушакову уникальный по своей форме документ: «Георгий Алексеевич Ушаков назначается начальником Северной Земли и всех прилегающих к ней островов со всеми правами, присвоенными местным административным органам советской власти. Ушакову предоставляется, в соответствии с законами СССР, регулировать охоту и промысел на вверенной ему территории и ввоз и вывоз всяких товаров, а также устанавливать правила въезда, выезда и пребывания на Северной Земле и островах иностранных граждан».
С крохотного островка Домашний началось исследование Ушаковым Северной Земли.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «Здесь был построен дом за несколько дней. Именно отсюда они выходили в маршруты».
Первые пробные поездки на Северную Землю ушаковцы совершили еще осенью тридцатого года. Заодно обустроили там несколько продовольственных складов. Потом была зимовка. С ноября по апрель в основном занимались охотой. Мясо — себе и собакам. Шкуры – на погашение долга.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «Значит, экспедиции 30-х годов, их особенностью было две вещи: они были научные и промысловые… Они занимались охотой. И был Журавлев взят промысловик не только для того, чтобы обслуживать собак экспедиционных и все, но и для охоты, настоящей охоты. И десятки, сотни шкур висели у них на протянутых веревках и сушились. С белых медведей. И они били там и моржей, и нерпу, и так далее и тому подобное, и все, что возможно, для того, чтобы окупить затраты на экспедицию, вот».
В апреле началось планомерное исследование Северной Земли. За два месяца обошли всю ее северную часть, определили координаты самой северной точки. Оказалось, что оттуда до полюса всего 970 километров.
Северный мыс назвали мысом Молотова.
Чуть позже на картах Северной Земли появятся и мыс Сталина, и мыс Ворошилова. Острова Большевик, Комсомолец и Пионер, Крупской и Октябрьской революции, Краснофлотские острова и острова Демьяна Бедного.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «Ну, и вот получилась Северная Земля вот с такими названиями, то есть, полный пантеон большевиков, коммунистов и так далее».
Но, между прочим, среди этого большевистского пантеона каким-то образом удалось затесаться Каштанке и Колобку.
Честно говоря, это более поздние поименования. Ушаковцы, конечно же, такой воли себе дать не могли. Тридцать первый год. Вы помните…
Летом Ушаков и Урванцев отправились картировать восточный берег и обнаружили, что залив Шокальского, открытый Вилькицким, на самом деле является проливом. А еще Урванцев обнаружил признаки оловорудного месторождения.
Всего за два года ушаковцы прошли более пяти тысяч километров по совершенно не известной ранее местности. Из них две с половиной тысячи зимой — при ураганных ветрах, проваливаясь по горло в ледяную кашу с водой. Иногда морозы были такими сильными, что металлические детали снаряжения намертво примерзали к коже.
Результат – полная, подробная карта архипелага. Это было выдающееся полярное исследование.
«Четкие пунктиры обозначают на карте наши походы, обвивают каждый остров Северной Земли, пересекают ее, образуют густую сетку между ней и базой экспедиции. Эти пунктиры — не только следы наших ног, но и отпечатки лап наших верных помощников. На многих участках пунктиры надо было бы нанести красным цветом — цветом крови, капля за каплей сочившейся из разбитых лап тружениц-собак…» Из книги Ушакова «По нехоженой земле»
Сегодня на острове Домашнем не осталось ничего, кроме могил. Одна из них – могила начальника Северной Земли Ушакова. Георгий Алексеевич умер в Москве, в 1963 году, но завещал похоронить его «дома» — на острове Домашнем.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «Слева – кирпичная пирамида, где первоначально был захоронен прах Ушакова – он завешал похоронить себя именно здесь. Но она начала разрушаться, поэтому его прах перезахоронили под той гранитной глыбой. Правее – могила известного полярника Кремера, он тоже зимовал здесь, и тоже завещал похоронить его тут. А еще правее похоронен механик станции, который во время войны умер здесь от цинги».
«Александр Сибиряков», 1932 год
Новую экспедицию, задуманную Отто Юльевичем Шмидтом, иначе как авантюрой не называли. Пройти Северный морской путь за одну навигацию – это утопия и прожектерство. Так говорили все. А Шмидт был уверен, что пройдет. Северный морской путь был очень нужен стране.
Вот посмотрите, этот морской путь проходит по морям Северного Ледовитого океана: Белое, Баренцево, Карское, Лаптевых, Восточно-Сибирское, Чукотское и частично Тихий океан. Если двигаться из порта Мурманск в японский порт Иокогаму Северным морским путём, расстояние составит 5770 морских миль, а путь через Суэцкий канал почти в 2 раза длиннее — 12840 морских миль. Экономическая выгода неоспорима!
Комментарий в кадре — полярник, доктор географических наук Владислав Сергеевич Корякин: «Идеи Севморпути, будучи еще вдобавок хорошим историком и знатоком истории полярных исследований, перед ним развивал Визе. И Визе до него донес идею северного морского пути в своем первоначальном варианте – вот надо плыть с запада на восток по всему, тем более что однажды это уже было сделано Норденшельдом».
Русско-шведская экспедиция Норденшельда на шхуне «Вега» первой прошла северным морским путем из Атлантического океана в Тихий. Это было в конце девятнадцатого века. В начале двадцатого тем же путем, но с востока на запад – из Владивостока в Архангельск – прошли ледокольные пароходы «Таймыр» и «Вайгач» под начальством Бориса Вилькицкого. Норденшельду на покорение северного морского пути потребовалось три навигации. Вилькицкий совершил сквозное плавание за две навигации с одной зимовкой.
Шмидт планировал обойтись вообще без зимовки. Прямых препятствий ему не чинили, но и помощь в подготовке экспедиции не оказывали. Шмидт бился, доказывал, написал специальный доклад в правительство.
В конце концов, судно Отто Юльевичу дали — пароход ледокольного типа «Александр Сибиряков». Только разве это был ледокол? 1908 года постройки, это судно отплавало свое по северным морям еще до революции, еще под английским и доминиканским флагами. Россия купила его в 1916-ом. И использовала для зверобойного промысла. «Сибиряков» был в два раза слабее «Седова», на котором Шмидт плавал в тридцатом году, и гораздо меньше.
Комментарий в кадре – Теодор Эрнестович Кренкель: «То есть, не совсем ледокол, но и не совсем пароход… радистом на «Сибирякове» был мой отец».
Эрнст Теодорович Кренкель, немец по происхождению, родился в польском городе Белосток. В Арктику впервые попал в 1924 году. Работал радистом на разных полярных станциях. В 1930 году осуществил связь на коротких волнах между Землей Франца Иосифа и первой антарктической экспедицией Бэрда, установив мировой рекорд дальности радиосвязи. И все это на самодельном трехламповом приемнике. Кренкель был любимцем Шмидта. Радистом от Бога.
В июле 1932 года «Александр Сибиряков» вышел из Архангельского порта. На борту знакомые лица – Воронин, Визе, Шмидт. А еще знаменитый кинорежиссер Шнейдеров. И молодой художник Федя Решетников, пробравшийся на корабль зайцем.
Во время этого плавания Решетникову пришлось не только рисовать, но еще и ведать корабельной библиотекой, работать грузчиком, драить палубу, кормить поросят и вообще помогать всем, кому были нужны лишние руки. А в свободное время Федя устраивал разные смешные и не всегда безобидные розыгрыши.
Комментарий в кадре – Теодор Эрнестович Кренкель: «Полосатый рейс» все смотрели да? следы тигров? Вот так это Федор Павлович Решетников устраивал на «Сибирякове». Следы белого медведя на палубе – пожалуйста, так сказать, это сплошь и рядом».
С погодой в тот год Воронину и Шмидту крупно повезло. Без всяких приключений по чистой воде они прошли по Баренцеву и Карским морям, и уже 13 августа подошли к острову Домашний, где Урванцев вручил Воронину новенькую карту архипелага. Задержаться в гостях у ушаковцев Воронин и Шмидт не могли даже на сутки. Впереди была еще половина пути, пройти которую нужно было до конца навигации.
Благополучно обогнув с севера Северную Землю, «Сибиряков» вышел в море Лаптевых. Дальше Воронин провел пароход малым ходом, выискивая мельчайшие трещины и разводья, до самого Берингова пролива. Они уже видели чистую воду Тихого океана, они уже праздновали победу, но тут в Беринговом проливе образовалась ледяная пробка, и пароход затерло. Мало этого, льдом срезало лопасти гребного винта. Неуправляемого «Сибирякова» потащило назад, в ледяной мешок Чукотского моря…
Вот тут сибиряковцам и помогла русская смекалка. Да еще умелые руки. Из всех брезентовых чехлов, которые нашлись на корабле, скроили паруса. И с попутным ветром, наперекор дрейфующим льдам, вышли в Тихий океан.
Комментарий в кадре — полярник, доктор географических наук Владислав Сергеевич Корякин: «И то, что выходили на парусах, это, это действительно так… Вот чем силен полярник? У него есть единственные, по сути дела, на мой взгляд, добродетели – это найти выход из самого невероятного положения, вот. И они это доказали, когда подняли паруса. И действительно вышли там на чистую воду, их подцепил тральщик и довел до Берингова пролива, вот».
Во Владивосток «Александра Сибирякова» приволокли на буксире. Но северный морской путь был пройден за одну навигацию. Впервые в истории!
Главсевморпуть
Вернувшись в Москву, Шмидт подготовил правительству подробный доклад по результатам экспедиции. Итоги доклада звучали очень убедительно: северный морской маршрут можно использовать для развития промышленности и инфраструктуры севера СССР. Было решено создать единую организацию, которая занималась бы не только развитием транспортной системы, но и промышленностью, северными промыслами, строительством портовых сооружений, организацией постоянно действующих радио и гидрометеорологических станций. А также созданием больниц и школ для местного населения – жителей Крайнего Севера.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «В 30-х у нашей страны появился шанс поднять свой полярный престиж. С 32 по 33 год проходил Международный полярный год. По всей Арктике планировался широкий комплекс метеорологических и физических наблюдений… Должно быть, соответствующие мысли сформировались и у руководства страны, и оно решило одним выстрелом убить сразу трёх зайцев. Во-первых, показать достижения советской науки на международной арене. Во-вторых – наконец освоить Северный морской путь и в третьих – организовать плацдарм для будущего покорения Северного полюса».
Главное управление Северного морского пути при Совете Народных Комиссаров СССР было создано 17 декабря 1932 года.
Комментарий в кадре – историк, академик Сигурд Оттович Шмидт: «Это было необычное учреждение, которое, выполняло функции многих наркоматов тогдашних, в то же время, не было похоже на наркоматы, потому что оно было хозяином жизни на определенной территории, на определенной территории за северным полярным кругом».
Руководителем управления Главсевморпуть назначили Отто Юльевича Шмидта. Его заместителем по вопросам, связанным с морским и воздушным транспортом стал Марк Иванович Шевелев. А замом по радио и гидрометеорологическим службам и организации научных исследований – Георгий Алексеевич Ушаков.
Комментарий в кадре — полярник, доктор географических наук Владислав Сергеевич Корякин: «Причем она была организована чуть ли не по принципу ост-индской компании, когда там все было. И Сталин еще пошутил в конце: «Вот пушек Шмидту не давать», вот. И как потом еще полярники острили: «Только вот у нас не было своих денег, так все остальное было». Это была, как сейчас сказали бы, наукоемкая организация… Шмидт собрал всю старую интеллигенцию, включая бывших белогвардейцев. И главное, они обладали, конечно, определенной свободой».
Первостепенной задачей Главсевморпути было проложить путь от Белого моря до Берингова пролива, оборудовать его всеми необходимыми навигационными средствами и обеспечить там безопасное плавание судов. Колоссальный объем работы. Даже если бы обустройство Севморпути протекало, что называется в штатном режиме, и то задача была почти неподъемной. А тут то и дело возникали чрезвычайные ситуации. В Арктике любое, даже самое незначительное ЧП ставит под угрозу жизни людей. И не всегда справиться с такой ситуацией можно своими силами. А спасение может зависеть от чего угодно. От ледокола, спешащего на помощь через ледяные поля. От самолета, пытающегося найти посадочную площадку в ледяных торосах. И даже от маленькой радиолампочки.
Семеро смелых
Зимой 1933 года на Новой Земле начался голод. Виной тому было лето прошлого года. Когда сплошные льды, спустившиеся в Баренцево море с севера, преградили дорогу судам. И с большой земли на Новую Землю не смогли завезти продовольствие. На беду в тот год резко снизился промысел тюленя – льды закрыли разводья, тюлени ушли в поисках свободной воды.
Голодали охотники и промысловики, ненцы и русские. Надежный запас продуктов оставался только у двух новоземельских научных станций — на мысе Желания и в Русской Гавани. На станции «Мыс Желания» жили метеорологи и радисты. Связь с большой землей осуществлялась через них. А в Русской Гавани жила экспедиция Михаила Ермолаева.
Михаил Михайлович Ермолаев был учеником Самойловича. Попав в его экспедицию на Новую землю ещё 15-летним подростком, он прошел все арктические университеты, работая юнгой, техником-геодезистом, геологом-практикантом, лаборантом, рабочим, прислугой. Совершенно очарованный Новой Землёй, Ермолаев связал с этим архипелагом всю свою дальнейшую жизнь.
Экспедиция Ермолаева изучала новоземельские ледники, добывала неподъемные коллекции минералов и горных пород, сушила гербарии с диковинной полярной флорой, наносила на карту берега и безымянные горные хребты, вела метеорологическую летопись и… взрывала аммонал. Центнерами.
Взрывы проводились в рамках научной программы по изучению физики атмосферы. Руководил взрывами немецкий геофизик и гляциолог, чемпион германского герцогства Ганновер по непрерывным танцам доктор Курт Вёлькен. А в составе русской части экспедиции были геолог Ермолаев, метеоролог Карбасников, ботаник Зубков, механик-водитель Петерсен, плотник Сахаров и каюр ненец Яша Ардеев. Всего на станции «Русская Гавань» их было семеро.
Помните, в тридцатые годы вышел на экраны такой фильм «Семеро смелых». Наивный такой фильм об Арктике и о ее людях. Поставил его режиссер Сергей Герасимов. А консультантом у него был Михаил Ермолаев. Тот самый Ермолаев. Руководитель новоземельской экспедиции. Так что большинство эпизодов фильма взято из реальной жизни семерых новоземельцев. В этом фильме еще звучала песня: «Мы не раз отважно дрались, Принимая вызов твой, И с победой возвращались К тихой гавани, домой!» Там последняя строчка неправильная. Не к тихой гавани домой. А к Русской.
«Мы не раз отважно дрались, принимая вызов твой, и с победой возвращались к Русской гавани, домой!»
Для дальних походов к ледникам у экспедиции Ермолаева было великолепное транспортное средство: аэросани. Их сконструировали в ЦАГИ по проекту Туполева. У этих саней было даже собственное фирменное название Ту-5. Легкий дюралевый корпус, дюралевые лыжи, трехцилиндровый двигатель мощностью около ста лошадиных сил. Ездили на этих санях обычно втроем: Ермолаев, водитель Петерсен и доктор Вёлькен. Петерсен был водителем-лихачем. Например, он придумал такой способ преодоления трещин и ущелий: разгонял сани до ста двадцати километров и одним махом перепрыгивал сразу через несколько препятствий. Риск, конечно, был огромный. Зато экономилась уйма времени.
Когда на Новой Земле начался голод, ермолаевцы на этих аэросанях начали объезжать островные стойбища, фактории охотников и делиться провиантом. Задача была простая: не умереть с голоду самим, не дать умереть с голоду соседям и дождаться помощи с Большой земли. А помощь уже готовилась. В Архангельске в срочном порядке загружали продуктами ледокол «Красин».
Плавание в высоких широтах зимой само по себе предприятие рискованное. А тут еще произошло очередное ЧП, на которые так щедра Арктика. На станции Мыс Желания вышел из строя единственный мощный радиопередатчик – сгорела радиолампа. Рейс ледокола оказался под угрозой срыва. «Красин» не мог плыть зимой вслепую — без надежной радиосвязи, то есть, без погодных сводок и сведений о состоянии льда у берегов Новой Земли.
Но тут на счастье выяснилось, что нужная радиолампа есть на станции Ермолаева. Вот только как доставить ее из Русской Гавани на мыс Желания?
Ермолаев решил ехать на аэросанях. Да, путь неблизкий, двести пятьдесят километров, и к тому же, неизвестный. Ну, так это и хорошо, попутно можно будет собрать сведения о природе северной части новоземельского ледникового покрова.
Ехать собрались втроем – Ермолаев, Петерсен и Вёлькен. До цели рассчитывали добраться за сутки. Но на всякий случай взяли с собой аварийный запас продовольствия и шестикратный запас горючего.
Стоял лютый новоземельский февраль.
Сначала ехали без приключений, хотя и медленнее, чем рассчитывали. Неприятности начались, когда остановились на заправку. Разогретые от быстрой езды дюралевые полозья саней за несколько минут намертво впаялись в лед. Пришлось разгружать сани, выкапывать, а точнее выкалывать их изо льда, снова загружать. На всё про всё ушло несколько часов. И тут на них внезапно обрушилась борА.
Комментарий в кадре – полярник, доктор исторических и кандидат физико-математических наук, профессор Петр Владимирович Боярский: «Ну, я не попадал в ту бору, в которую попадал, например, Ермолаев на Новой Земле или Ушаков в экспедиции на Северной Земле, когда вот такого размера камни, значит, несутся, не только по земле волочатся, а летят по ветру… Эта вот новоземельская бора – она известна …начинает меняться цветность неба, потом появляется такое облако, которое зависает на этом леднике, а потом начинается этот мощный скат с… я не помню уже, скорости какой достигает, но это дикая скорость. То есть, человек не что, что устоять, если он будет незащищено лежать, его понесет и лежачего, то есть, приподнимет, вынесет, понесет, покатит… то есть, устоять невозможно…»
Новоземельская бора может случиться внезапно в любое время суток и в любое время года. Но чаще всего она налетает зимой. И длится несколько суток. Скорость ветра – тридцать метров в секунду. Температура опускается до минус сорока.
Ермолаев, Петерсен и Велькен наскоро вырубили во льду пещеру и провели в ней… семь(!) дней. На аварийном запасе еды, то есть, считай, впроголодь. Наконец бора угомонилась. Можно было ехать дальше. Но тут выяснилось, что мотор аэросаней безнадежно закоченел. Несколько часов они пытались вернуть его к жизни, прочищали и прогревали на примусе детали – все впустую.
А до Мыса Желания ровно полдороги – сто с лишним километров.
Решили идти пешком. Задача сложная, но для опытных полярников вполне выполнимая. Одно плохо – еды нет. Но это и хорошо! Меньше груза на себе тащить.
Они шли неделю. Наступил день, когда доктор Велькен сказал: «Баста! Я дальше не пойду. Оставьте меня здесь». Ермолаев сказал: «У нас так не принято. Или мы идем дальше все вместе. Или все вместе остаемся здесь с тобой…». Велькен согласился идти дальше. Вот только сам идти он не мог. Обморозил ноги и очень ослаб.
Несколько дней Ермолаев и Петерсен несли Курта на самодельных носилках. В конце концов, решили сделать огромный крюк, выйти на побережье, там соорудить для Велькена убежище и идти на мыс Желания за помощью. Оставить Велькена на плато они не могли, не нашли бы потом ни за что…
От маленькой хижины, которую Ермолаев и Петерсен соорудили для Велькена на берегу Карского моря из снега, камней и плавника, до мыса Желания оставались последние сорок километров. Они прошли их за трое суток. Без еды, без воды, на кровоточащих сбитых ногах. Обмороженные руки и лица давно потеряли чувствительность.
К станции они подошли ночью. Поначалу приняли огни в окнах домов за мираж. Потом услышали лай собак, скрип открывающихся дверей, топот ног… Ермолаев был смертельно уставшим и вымотанным, но даже в этом состоянии нашел в себе силы шутить. Он спросил у первого подбежавшего к ним полярника: «Простите, это случайно не Мыс Желания?»
Потом был чай. Много-много горячего чая. И теплые одеяла. И сон, как полуобморок. И вновь чай…
Спасательная экспедиция, отправившаяся за доктором Велькеном вернулась через двое суток. Курт шел сам, хоть и спотыкаясь, и шатаясь от голода и усталости.
А реанимированный радиопередатчик в это время принимал сердитые телеграммы из германского посольства в Москве: «Немедленно сообщите, при каких обстоятельствах брошен в арктической пустыне доктор Велькен».
В начале апреля ледокол «Красин» привез на Новую Землю долгожданные продукты.
За организацию помощи новоземельским промышленникам двадцативосьмилетний начальник экспедиции Михаил Михайлович Ермолаев был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
А двадцативосьмилетний доктор Курт Велькен после возвращения из экспедиции угодил у себя на родине в концлагерь. Выжил чудом. Бежал. Эмигрировал в Южную Америку – в Буэнос-Айрес, где со временем организовал крупную геофизическую лабораторию. Продолжал ли участвовать в конкурсах непрерывных танцев – не знаем…
Золотые годы Советской Арктики
В середине тридцатых годов по Северному морскому пути курсировали уже десятки судов. По всему побережью, на всех островах акватории Северного Ледовитого океана были построены гидрометеостанции, оборудованы порты. Строились шахтерские поселки, росли заполярные города Норильск, Игарка, Дудинка. А сколько научно-исследовательских экспедиций было проведено за эти годы, сколько геолого-разведочных!
В те же тридцатые годы Севморпуть стали осваивать и военные. В основном из-за сложных отношений с Японией. На дальнем Востоке у СССР не было мощной военно-морской судостроительной базы, такая база была только на западе. В случае войны с Японией нам нечем было бы отразить удар с моря. Во второй половине тридцатых годов по Севморпути на Дальний Восток началась переброска военных кораблей.
В 1936 году по северному маршруту были переведены из Балтийского моря в Тихий океан эсминцы «Сталин» и «Войков». В сороковом впервые из Мурманска во Владивосток своим ходом добралась подводная лодка «Щ-423».
Освоение северной транспортной магистрали шло невиданными темпами. Эти долголетние вложения сил и средств в Севморпуть оправдали себя во время Великой Отечественной войны. За четыре военных года по Арктическим морям было проведено 130 конвоев – это около двух с половиной тысяч судов, это четыре миллиона тонн разных грузов. За все предшествующие войне полвека Арктика не знала такой интенсивной навигации. Но о войне, лендлизе и конвоях мы расскажем в одной из следующих серии. А пока у нас конец тридцатых годов. И на смену золотым годам советской Арктики приходят черные годы…
Черные годы Советской Арктики
Осенью тридцать седьмого года, когда в Москве почти безостановочно шли процессы над разоблаченными врагами народа, с трассы Северного морского пути стали поступать тревожные сообщения – транспортные суда и ледоколы один за другим вмерзают в лед. В общей сложности к концу навигации в ледяном мешке Карского моря оказалось 26 кораблей. Двадцать шесть! Почти все транспорты, обслуживающий Севморпуть, и практически весь ледокольный флот страны. Это был полный провал. Особенно обидный на фоне успехов предшествующих «золотых лет» Советской Арктики.
Отчасти в этом провале была виновата природа — ледостав наступил гораздо раньше положенных сроков. Отчасти руководство Главсевморпути.
Комментарий в кадре — полярник, доктор географических наук Владислав Сергеевич Корякин: «На самом деле, я думаю, что разные подразделения севморпути в этот момент потеряли необходимую связь друг с другом – раз, и второе – конечно, прежде всего, это ошибки. Значит, в чем была сила Шмидта – он брал решения на себя. Вот в этот момент он не мог брать по той простой причине, что после возвращения с полюса он ездил по стране, он писал отчеты для ЦК, он выступал в Академии наук, плюс его личные дела, у него в это время умирала жена, вот. Все это, конечно, накладывало отпечаток. А самое главное, здесь другие вещи пошли -перелеты, пропал Леваневский, авиация полностью отключена от обеспечения ледовых операций – это сыграло свою роль, вот».
В октябре прославленному капитану Воронину удалось увести свой ледокол «Ермак» из ледового плена на последних остатках угля. Как ругали потом Владимира Ивановича за этот поступок! Называли чуть ли не дезертиром.
Комментарий в кадре — полярник, доктор географических наук Владислав Сергеевич Корякин: «Вот те, кто это говорит, пусть они попробуют представить, кто бы выводил бы эти 26 судов на будущий год в следующую навигацию изо льда. Если бы этот единственный ледокол, оставшийся без угля, его потащило бы по пути «Святой Анны», чем бы это кончилось? Этого никто не знает».
В Главсевморпути виновных массовой зимовки судов нашли очень быстро. Начались жесточайшие репрессии. Фактически все руководство Севморпути и Арктического института, знаменитые полярные исследователи оказались в застенках Лубянки.
Были арестованы доктор геологических наук, исследователь Северной Земли Николай Николаевич Урванцев и доктор геолого-минералогических наук, исследователь Новой Земли профессор Михаил Михайлович Ермолаев. Урванцева, открывшее знаменитое Норильское месторождение, отправили в норильские шахты. А Ермолаева – строить трассу Воркутинской железной дороги.
Помните, была у Высоцкого такая песня: «Вспоминаю, как утречком раненько Брату крикнуть успел: «Пособи!» И меня два красивых охранника Повезли из Сибири в Сибирь…» По какой горькой иронии или по чьей изощренной фантазии исследователей Арктики, беззаветно влюбленных в Север, туда же на Север и отправляли? Только теперь не на любимую работу, а на каторжную?
С Ермолаевым на Лубянке бились долго. Требовали признаться в том, что занимался вредительским отрывом народных средств на изучение дна Ледовитого океана. Заставляли подписать правдоподобные показания. «Правдоподобные подписывать не буду, — заявил тогда Ермолаев следователю, — только правдивые…»
В августе 1938 года арестовали Рудольфа Лазаревича Самойловича.
Свою последнюю – двадцать первую по счету – арктическую экспедицию Самойлович провел в ледовом мешке Карского моря, где застряли двадцать шесть судов. Он возглавил тогда вынужденную зимовку трех ледокольных пароходов «Садко», «Седова» и «Малыгина». Под его начальством, а точнее сказать опекой, оказалось двести семнадцать человек. 57-летний профессор Самойлович наравне со всеми членами экипажей судов принимал участие в авралах, таскал уголь, пилил снег, из которого затем вытапливали воду, с ломом в руках окапывал борта пароходов, потому что льды норовили сплотиться, сдвинуться, раздавить суда… Мало того, продолжал заниматься научными исследованиями! Зимовка этих трех ледоколов прошла без единой жертвы, без единой крупной неприятности, зато с серьезными научными открытиями.
Весной началась эвакуация людей из ледового плена. Ученых, зимовщиков, пассажиров, женщин и заболевших полярников вывозили самолетами. На суднах оставались только моряки – ждать навигации и ледокола. Самойлович тогда хотел остаться в море до окончания дрейфа, но ему приказали лететь на материк. Дескать, дела Арктического института требуют его присутствия в Ленинграде. На самом деле его присутствия требовали вовсе не дела арктического института…
Рудольфа Лазаревича Самойловича расстреляли в 1939 году.
Комментарий в кадре — полярник, доктор географических наук Владислав Сергеевич Корякин: «Потери, которые понесли, это отдельная тема, она страшная, потери были огромные, наверное, в чем-то невосполнимые. Говорят о двух тысячах полярниках, так…»
Репрессии среди полярников, как, впрочем, и во всей стране продолжались и во время войны, и в послевоенные годы… Мало кому из знаменитых исследователей Севера удалось вернуться из заполярных лагерей в свое родное Заполярье.
А вот Шмидта — народного любимца, Героя Советского Союза, руководителя всех самых значительных арктических экспедиций тридцатых годов, участника героической «челюскинской» эпопеи — не тронули. В то время органы еще не имели опыта отстрела лиц такого масштаба.