«Я сыт по горло Россией и сегодня же уезжаю. Здесь всем заправляют шайки таких ленивых бюрократов, что мне просто необходимо вдохнуть свежего воздуха».
«В моей жизни я очень много путешествовал, и Кемерово является самым худшим местом, куда я попал. Я не желаю, чтобы меня здесь задерживали и разрушили мою жизнь».
«Я прибыл в Кузбасс с желанием помочь и отдать все, чтобы строить производство в Советской России, но совершенно ясно, что продолжать работу при создавшейся атмосфере невозможно».
Из цикла: Соблазненные страной Советов
Эта история началась в июле 1921 года, когда в кабинет Ленина вошли три американца и предложили построить коммунизм… Нет, не во всем мире. А только на одном руднике в Кузбассе.
Американцев звали Герберт Кальверт, Билл Хейвуд и Себальд Рутгерс.
Джеймс Мюррей: «Хейвуд был полуанархистом, Кальверт был болтлив и не пользовался уважением Ленина. Рутгерс был хорошо известен Ленину, хотя Рутгерс являлся сторонником левацкого движения, будучи важной персоной в компартии Голландии».
Проект, который Хейвуд, Рутгерс и Кальверт предложили Ленину, назывался «Американская Индустриальная Колония «Кузбасс», сокращенно АИКК.
Через пятьдесят лет исследователи назовут АИК «Кузбасс» одной из самых крупных международных авантюр, одной из самых удачных ленинских афер и репетицией ГУЛГа.
* * *
Исповедь колониста Готлунта: «Вы просили нас написать вам причину, почему мы желаем уехать отсюда. Я не сумею изложить вам детально все недовольства и ошибки, из-за которых 300 или 400 хороших американских работников были разочарованы. Описать все – значило бы написать целые тома, хотя и небезынтересные, ибо из них можно было бы многому поучиться. Я могу сказать, что мнение американцев, которые еще остались здесь – по первой возможности оставить это место и уехать отсюда. Жизнь здесь стала невыносимой…»
Резолюция на полях исповеди: «Прошу товарища Готлунта прийти ко мне для личного разговора».
* * *
Для воплощения своей идеи в жизнь Хейвуду, Рутгерсу и Кальверту нужны были деньги и полная автономия. Ленин с легкостью пообещал и то, и другое. В результате дал только деньги. И только на закупку самого необходимого оборудования.
Проблему с доставкой в Россию американских рабочих и специалистов, их экипировку и содержание Ленин решил очень простым способом. Он потребовал, чтобы каждый колонист внес в фонд развития предприятия от 50 до 2000 долларов, сам оплатил бы дорогу до России, а заодно привез бы с собой инструменты и запас продуктов на два года.
Как ни странно, желающих за собственные деньги строить новый мир в чужой стране было достаточно много. Только в двадцать втором году в Щегловск – нынешний город Кемерово — из Америки прибыло 5 партий колонистов: 458 человек разных национальностей.
Анна Прейкшас: Ехали в Сибирь, а там медведи гуляют по улицам. Очень пугали нас этим. Куда вы едете в дикую каторжную Сибирь.
Дирк Струик: «Мы с братом увлекались социализмом, марксизмоми коммунизмом. Были воодушевлены русской революцией. Великие дни. Энтузиазм! Мой брат под руководством Рутгерса поехал в Кузбасс».
Макс Мандел: «Это была идея Ленина позвать американцев в Россию для участия в индустриализации страны. Вот причина, по которой я поехал».
Джеймс Кеннел: «У тех, кто поехал туда, была идея – оказать помощь. Не руководить! Нет! Не объяснять русским, что делать. Они предлагали: «Вот мы. У нас есть навыки, которые помогут вам».
* * *
Первая партия колонистов приехала в Сибирь в январе 1922 года.
Из письма колонистки Нелл Фис: «Когда мы ступили на землю, раздался «Интернационал». Ты знаешь, мама, так торжественно он не звучал никогда. Мы пели его все вместе: американцы, французы, венгры, немцы, голландцы. У меня слезы стояли в глазах».
По договору с Советским правительством американцы получили в самостоятельное управление недостроенный коксохимический завод и Кемеровский рудник вместе с работавшими там местными жителями.
Первое, что сделали «новые хозяева» – сократили многочисленных начальников. Прежде на каждых 100 забойщиков приходилось по 50 артельщиков, конторщиков и прочих бюрократов, в чьи обязанности входило лишь перекладывание с места на место самых разнообразных бумаг. Американцы оставили только по одному десятнику на сотню и одному артельщику на смену. Причем оба начальника работали, а не только руководили. Добыча угля возросла втрое!
В двадцать третьем году Совет Труда и Обороны РСФСР заключил с правлением колонии новый договор, по которому все предприятия Кузнецкого каменноугольного треста переходили под непосредственное управление американцев. Формально Щегловский рудник, коксохимический завод, а также Надеждинский металлургический комбинат на Урале становились собственностью колонии.
Пуск коксохимического завода – первого химического предприятия в Сибири – стал событием огромной важности.
Замена угля на кокс увеличивала производительность доменных печей на треть. Кроме того, металлурги освобождались от самой трудоемкой работы: заготовки леса и выжига угля.
«Это достижение – очередной подвиг рабочего класса, его крупная победа на трудовом пути восстановления промышленности». (Из приветственной телеграммы ЦК)
Кемеровский кокс в основном предназначался для уральских металлургических комбинатов. Так сбылась мечта Ленина о соединении уральской руды с кузнецким углем. Но сам вождь мирового пролетариата до этого дня не дожил.
Смерть Ленина стала тяжелым ударом для Американской Индустриальной Колонии. Рутгерс лишился поддержки Москвы. Под угрозой оказалось и само существование АИК.
Любимое ленинское детище раздражало Сталина. Успехи иностранцев он воспринимал, как личное оскорбление. Но прихлопнуть прибыльное предприятие, снабжавшее страну не только углем и коксом, а еще аммиаком, бензолом, каменноугольной смолой было в те годы не так-то просто. Время тотального беззакония еще не наступило. Сталину были нужны веские причины для изгнания иностранцев из России.
Совет Труда и Обороны РСФСР пошел самым простым путем. Для начала он потребовал от АИКа сократить добычу угля на действующих шахтах и приостановить разведку новых месторождений на левом берегу реки Томь.
Странное это распоряжение объясняли тем, что кемеровский уголь никому не нужен. Он дороже дров. И его не на чем вывозить из Сибири, так как число поездов, следующих по Транссибирской железной дороге, значительно сократилось. А сократилось оно из-за недостатка топлива для паровозов. То есть… из-за недостатка угля!
Сокращение добычи угля повлекло за собой необходимость в сокращении числа рабочих на Кемеровском руднике. Но здесь Москва просчиталась. Правление АИК увольняло только русских рабочих.
Самым удивительным во всей этой ситуации было то, что американцы сами были готовы сбежать из колонии домой. Но их не отпускали!
Комментарий историка: Одно дело, когда американцы сами бросают успешное дело и сбегают из России. Значит, у них на то есть причины. И они никак не связаны с производством. Совсем другое дело, когда горстку американцев, разваливших успешное советское предприятие, вышвыривают из страны…
* * *
Из исповеди колониста Вандорена: «В последнее время я получил заказ на подвижную машину, которая должна была сортировать кокс при погрузке. Для того чтобы составить такую машину, я получил немецкий журнал с фотографическим снимком такой машины. Я понял, что известное время должно быть потрачено на конструкцию этой машины. Это есть только оскорбление настоящих принципов технического ведения производства».
Из резолюции на полях исповеди: «Товарищ Вандорен не знаком с революционным строительством, он не знает, что из обломков и обрезков можно создавать вещи. Европа и Америка удивились, что мы из ничего создали индустрию и быстро ее развиваем без помощи и без кабалы иностранного капитала».
* * *
Первым директором колонии был Уильям Хейвуд.
Или Большой Билл, как его называли друзья-партийцы.
Он был основателем самого крупного в Америке профсоюзного движения «Индустриальные рабочие мира».
Ленин познакомился с Хейвудом в 1910 году, в Копенгагене.
Дж.П.Мюррей – автор книги «PROJECT KUZBASS»: Ленин подошел к Хейвуду и сказал: «Я о вас много слышал, Большой Билл!». На что Хейвуд ответил: «А я о вас нет!». Это, я к тому, что Хейвуда в начале 20 века знал весь мир, а Ленина никто».
Хейвуд проработал в Кемерово один год. Он был хорошим оратором, но плохим руководителем. А возможно, что ему – простому шахтеру – не хватило элементарных знаний и начальственных навыков.
Анна Прейкшас: «Хейвуд был необразованным. Он был простым рабочим. А потом стал руководителем рабочего класса»
Впрочем, сами колонисты Хейвуда уважали. И относились к нему с гораздо большей симпатией, чем ко всем последующим директорам.
* * *
Первые массовые отъезды колонистов из Сибири начались еще в двадцать третьем.
Покинуть Россию было не так-то просто. Большинство американцев попросту не имели денег на обратный билет. Но деньги еще можно было найти. Гораздо труднее было получить разрешение на выезд.
Разрешений нужно было три: от директора колонии, от райкома партии и от местного ГПУ. И если директора колонии еще удавалось убедить отпустить колониста домой, то на ГПУ, как правило, никакие аргументы не действовали.
Желающих уехать было много. Но их держали изо всех сил.
Из письма Председателя Правления треста товарища Котина: «Правление сообщает, что нами принимались и принимаются все зависящие от нас меры к удержанию в нашем тресте иностранцев, как специалистов, так и рабочих…»
Из протокола заседания партячейки Кемрудника: «Слушали заявление колониста Антона Адамовского о разрешении ему выехать в Америку по мотивам суровой зимы и недоразумению с техническим бюро АИКа. Постановили Адамовского из страны не выпускать и указали ему на недопустимость для коммуниста исходить из выставленных им мотивов. Провинившемуся поставили на вид».
Заявление в партком с указанием причин отъезда сами колонисты называли «Исповедями».
* * *
Исповедь колониста Теодорова: «Почему я хочу уезжать отсюда? Прежде всего, я должен сказать несколько слов, почему я приехал сюда. После октябрьской революции, когда рабочие и крестьяне захватили власть в России и создали свое первое рабочее и крестьянское государство в мире, мы, заграничные передовые рабочие дали себе за обязанность, как бы то ни стало, защищать эту власть и первое рабочее государство. Мы приехали группой из 17 человек, поступили работать в шахты, но на каждый шаг мы получали такие оскорбления, какие я никогда не встречал даже в самой шовинистической Америке. Сейчас нас рабочие оскорбляют в глаза, даже и передовых товарищей. Мы этого не терпим и уедем отсюда, потому что каждый человек имеет свое честолюбие…»
Резолюция на полях исповеди: «В огороде бузина, а в Киеве дядька».
* * *
После Хейвуда директором Американской Индустриальной Колонии стал
Себальд Юстиниус Рутгерс. Он был голландцем по национальности, инженером-гидротехником по профессии, левым социал-демократом по убеждениям и авантюристом по натуре. Жил в Америке, работал представителем голландско-индийской компании.
В 1918 году сорокалетний социал-демократ Себальд Рутгерс узнал, что в России произошла революция, и отправился в страну победившего социализма через Японию, Дальний Восток, Омск, Челябинск…
До Москвы Рутгерс добрался через год. И тут же, по заданию Ленина, выехал в Европу, для того чтобы организовать компанию в поддержку Советов под лозунгом «Руки прочь от Советской России», а затем возглавил зарубежное бюро Коминтерна для подготовки Второго Конгресса.
Рутгерс выполнял и другие поручения Ленина.
Ян Рутгерс: «В 1919 году моя мать путешествовала из Москвы в Голландию. Она везла много драгоценностей, которые должна была передать компартии Голландии. Несколькими месяцами позже мой отец тоже вез драгоценности, но когда он ехал через Берлин, немецкие коммунисты попросили оставить ценности им».
Говорят, что Ленин и Рутгерс были дружны. И возможно план быстрого восстановления экономики России с участием иностранных специалистов и рабочих они придумали вместе еще в восемнадцатом году. А спустя три года благодаря Кальверту и Хейвуду, Ленинский туманный проект материализовался в Кузбассе.
* * *
За пять лет существования колонии в Сибирь приехало около семисот иностранных рабочих и специалистов. Большинство из них сбежало из Кузбасса, не отработав положенные по контракту два года. К двадцать шестому году в Кемерово оставалось не больше трех десятков иностранцев.
Москва затребовала от Кемерово объяснений: почему иностранцы уезжают из России.
«Причиной такого повального бегства, по нашему мнению, является осложнившаяся международная обстановка», — ответил Москве председатель правления треста Котин.
В действительности, международная обстановка была тут совершенно ни при чем. Проблем хватало в самом Кемерово.
Трудно сказать, за что именно местные жители с самого начала невзлюбили колонистов. Может быть, за то, что они пили по утрам какао? Или за то, что на американской ферме росли бобы, цветная капуста и дыни? А может быть за то, что американцы разъезжали по полям на форде? И за то, что устраивали вечера отдыха с танцами под граммофон?
Американцы обустраивались в Кузбассе основательно. Открыли бытовые мастерские и обзавелись подсобным хозяйством, в котором имелось целых четыре трактора. Они собирались построить в Сибири маленькую Америку, которая помогала бы России, но при этом от нее не зависела. Ни в чем. Все – от больницы до фермы – свое собственное. Все – от спецодежды до кур — привезено с собой.
Анна Прейкшас: Папа мне говорил: Погоди, наладим хозяйство, у нас скоро будет коммунизм.
Они наивно полагали, что местные жители отнесутся к их «маленькому интернационалу в Сибири», как называл колонию Рутгерс, с симпатией. Или хотя бы с интересом. Ведь американцы приехали помогать Советской России. Но дружбы народов не получилось. Пять лет существования колонии превратились в бесконечную череду конфликтов между русскими и американцами. Любая мелкая бытовая ссора или производственный спор немедленно перерастали в межнациональный конфликт, который заканчивался либо разбирательством в парткоме, либо мордобоем и милицией.
Самым неудачным для колонии был, пожалуй, двадцать третий год. В этом году в Кемерово произошла трагедия, унесшая жизни 18 человек. В их гибели обвинили американцев.
Комментарий историк Кривошеевой: «Как-то так получилось, что люди сели на этот паром без паромщика. Паром перевернулся. 18 человек погибли… и начались разговоры: вы нас выгнали с работы, иностранцы, теперь вы нас просто утопили».
* * *
Исповедь колониста Брауна: «Я начал работать для этой организации с 3 сентября 1922 года и делал всякую работу, которую мне давали. Первые пять месяцев я работал бесплатно. Мы имели достаточное количество пищи, но пища была самая отвратительная. Здесь нет никаких фруктов, к которым мы привыкли, и нет даже симптома на то, что их можно будет здесь достать. Еще один острый вопрос. Необходимо организовать хорошую санитарную прачечную, где можно было бы мыть белье не так, как теперь. Теперь наше белье разрывают при стирке. Здесь нет места, где можно починить белье и Вам прекрасно известно, что у нас нет средств для того, чтобы покупать новое белье…»
Из резолюции на полях письма: «Надо входить в положение СССР. Мы можем предложить американским рабочим то же, что и русским. Фруктов мы дать не можем, и нянек у нас нет — нам нужны самодеятельные работники, которые проявляли бы свою инициативу в общественной и хозяйственной жизни и обслуживании себя, и служили бы примером для русских рабочих в стойкости, выносливости и работоспособности».
* * *
Еще одной веской причиной бегства американцев было отсутствие жилья.
Первая партия колонистов, приехавшая в Сибирь зимой двадцать второго года целый месяц жила в товарном вагоне. Вторую партию ждал недостроенный барак. Только к осени американцы во главе с Биллом Хейвудом построили двухэтажный дом-коммуну.
Из письма колонистки Анны Прейкшас: «Плотники построили нам большой коммунальный дом на 150 человек, но он еще не совсем закончен, однако мы и некоторые другие уже живем в нем. Столовая при нем будет вмещать 300 человек. С расстояния он выглядит как Нью-Йоркский отель…»
Ян Рутгерс: «На одном берегу реки была деревня Щегловск, где находился рынок. На другом — Кемерово, где ничего особенного не было, кроме коммунального дома, в котором проводились собрания. Здесь жили холостяки, а в деревянных домах инженеры».
Колонист Вандорен: «Неоднократно мне с моей женой приходилось иметь много неприятностей в связи с квартирой. Зимой мы мерзли, потому что пол, который прогнил, не починили. Если только моя квартира не будет исправлена к зиме, то навряд ли можно будет прожить там еще одну зиму. Прошлой зимой у меня в комнате замерзло вино, несмотря на то, что печка топилась в это время».
До двадцать шестого года для кемеровских колонистов строили жилье только одного типа: бараки. Собственно говоря, это был самый распространенный в России того времени архитектурный дизайн. И поскольку жилье это считалось временным, бараки, как правило, строили из гнилых досок, на скорую руку, без учета погодно-климатических условий, а также санитарно-гигиенических норм.
Теперь-то мы знаем, что бараки – это не временное жилье, а вневременное…
Полномасштабное строительство настоящих домов началось в Кемерово только в двадцать шестом году, когда большая часть колонистов уже уехала. Для этой цели в Сибирь был приглашен голландский архитектор ван Лохем.
Йоханесс Бернардус ван Лохем был сторонником модернистской архитектуры. Он никогда не жил в Сибири. И ничего не знал про суровые зимы. Но зато он активно применял новейшие технологии: эффектную кирпичную кладку, монолитные железобетонные конструкции.
За два года голландский архитектор построил в Кемерово около тысячи зданий. Очень красивых. И очень добротных. Но добротных по голландским меркам. Поэтому в первую же зиму эти дома обросли тамбурами, стайками и прочими утепляющими пристройками. Голландские дома ван Лохема в народе называли «колбасой».
Ван Лохем: «Невзирая на то, что сибиряки не привыкли жить в больших пристроенных друг к другу домах, мы, тем не менее, должны сделать все зависящее, чтобы убедить их в необходимости этого…»
* * *
Из исповеди колониста Вратшера: «В прошлом году меня послали в Ленинск для постройки электростанции. Я заведовал 15-ю рабочими, и мы работали по 12—14 часов в сутки. И за всю эту работу я получил 55 рублей в месяц вместе с командировочными. И все это я делал для того, чтобы сберечь для рабоче-крестьянской республики 60.000 рублей. Я выполнил свой долг перед страной. Администрация меня очень хвалила тогда, в период строительства электростанции, но не платила. Я не получал жалованья от 12-го августа до 15 ноября. Мне пришлось одолжить у Винклера 10 рублей на дорогу до Кемерова».
Из резолюции на полях письма: «Бессодержательно».
* * *
Первых колонистов для Сибири вербовали в Америке в Канаде.
Из интервью Рутгерса американскому ежемесячному изданию «Бюллетень Кузбасса»: «Колонисты, которые приедут в Россию, получат возможность обеспечить себе приличный уровень жизни, но не будут иметь возможности получать прибыль или разбогатеть. Приглашаются только те рабочие, которые хотят отдать работе всю свою энергию и которые желают и могут вынести тяготы начинания».
Все тяготы начинания были скрупулезно перечислены в обязательствах, которые перед выездом в Россию подписывал каждый колонист.
Список трудностей, с которыми иностранцы могут столкнуться в России, составлял сам Ленин. Он не забыл и про тяжелые лишения, которые ждут колонистов, и про крайнюю нервность голодных и измученных русских рабочих и крестьян, и про то, что Россия весьма отсталая и неслыханно разоренная страна…
Эта искренность вождя мирового пролетариата, несомненно, подкупала. Ведь обычно рабочие Америки и Европы имели дело совсем с иным механизмом обмана: как правило, им обещали золотые горы. А здесь – все честно. Работы будет много, денег мало. Но зато свободы, равенства и братства – ешь, не хочу.
По договору, который администрация заключала с каждый колонистом, помимо зарплаты иностранцы должны были получать еще и премию за тяжелые условия труда. В реальности первые полгода они не получали ничего, потом им стали выдавать крохотную зарплату.
Раз в неделю Хейвуд приносил колонистам мешок денег и его делили поровну.
Анна Прейкшас: Они же хотели так, чтобы все было коммуной, и все были равны
Деньги у Хейвуда кончились быстро, рабочим и служащим стали выдавать зарплату кофе, селедкой и сахаром. Но при этом профком и партком требовали от американцев своевременной уплаты членских взносов. И уж, конечно же, не селедкой…
К лету двадцать четвертого года АИК, постоянно перевыполняя планы по добыче угля, стояла на пороге финансового кризиса.
Секрет превращения прибыльного предприятия в убыточное был прост: Кузнецкий трест, исправно получавший от американской колонии уголь, не платил за него ни копейки. К осени трест задолжал американцам ни много, ни мало – триста тысяч золотых рублей!
В двадцать пятом году в американской прессе появился ряд обличительных статей, основанных на свидетельствах бывших колонистов. АИК в этих статьях называли не иначе как мошенничеством. Советская пресса тут же гневно заявила, что это идеологический маневр, направленный против России.
И действительно, какое же это мошенничество? Мошенничество, это мелкий обман одного человека или небольшой группы людей. А вот когда 500 образованных специалистов заставляют почти бесплатно работать в течение трех лет с максимальной отдачей, при этом, даже не пытаясь создать им приемлемые условия труда и сносный быт – это уже не мелкий обман, а крупномасштабная афера.
Вся прибыль от работы АИК шла в советскую казну. В среднем колония зарабатывала по одному миллиону золотых рублей в год. Но по бухгалтерским отчетам выходило, что колония работала почти в убыток. А если и получала какую-то прибыль, то только за счет экономии фонда заработной платы.
В цивилизованном мире такой способ получения прибыли называется грабеж…
Новых колонистов Рутгерс вербовал в Германии и Голландии. С каждым специалистом заключался индивидуальный договор, в котором не было уже ни слова о пролетарском сознании, о строительстве нового мира и светлом коммунистическом завтра. Зато была точно оговорена ежемесячная сумма вознаграждения, размер премий и продолжительность рабочего дня.
Заработная плата немецких и голландских инженеров отличалась от заработной платы американских колонистов на порядок.
Это очень возмутило американцев. Впрочем, к тому моменту в АИКе остались только те колонисты первой волны, у которых не было денег на обратный билет. И те, кто по-прежнему надеялся, что Рутгерс выполнит свои обещания.
* * *
1 января 1927 года Американская Индустриальная Колония «Кузбасс» прекратила свое существование. Сталин лично подписал распоряжение о закрытии колонии. АИК стала обычным советским предприятием с «красным директором» во главе.
Рутгерс переехал в Москву. Сначала он работал в аграрном институте, потом в редакции газеты «Москоу дейли ньюс». В тридцать восьмом Рутгерс вернулся на родину.
Хейвуд тоже жил в Москве, на Тверской, в гостинице «Центральная». Много пил и тосковал по родине. В двадцать восьмом Хейвуд умер. В завещании он просил развеять его прах на одном из кладбищ в Чикаго. Сталин распорядился иначе. На родину отправили только часть праха, другую же часть захоронили в Кремлевской стене.
Так что даже после смерти Хейвуду не удалось до конца расстаться с Советской Россией…
Долгие годы история АИК была надежно похоронена в партийных архивах Кемеровской области. Если о колонии и поминали, то только как про шпионское гнездо империалистических разведок.
Зато АИК помнили в Америке. Правда, помнили по-разному. Бывшие колонисты пытались рассказать всю правду о России. О той, России, с которой им пришлось познакомиться достаточно близко. А очарованные Советами прогрессивные американские писатели предлагали свои альтернативные версии.
Одно из таких восторженных эссе про Город-Солнце принадлежит перу Теодора Драйзера.
* * *
Драйзер приехал в Москву осенью двадцать седьмого года по официальному приглашению Советского правительства.
Критик журнала «The Nation» Ричард Лингеман: «В Советскую Россию Драйзер поехал настроенный чрезвычайно скептически. Его беспокоило уравнение индивидуальности, «большого ума и маленького», как он говорил. Кроме того, он с подозрением относился к любой догме, даже к той, в которую ему хотелось бы верить».
Драйзер путешествовал по России 77 дней. В качестве секретаря и переводчицы его сопровождала бывшая библиотекарша АИКа Рут Кеннел.
Генри Луис Менкен, известный американский критик: «Драйзера в России так же распропагандировали, как и всех других западных гостей. Но случай с Драйзером был особый. Его нелегко было распропагандировать, но легко соблазнить. В России у него была прелестная сопровождающая – американская коммунистка и переводчица Рут Кэннел, с которой у него немедленно начался роман. И Рут не столько убедила, сколько заразила его надеждой на то, что советский эксперимент может быть решением проблемы бедности».
Драйзер посетил Ленинград и Киев, Баку и Тифлис. Он встречался со школьниками и рабочими, ходил в театры и музеи… Драйзер был совершенно очарован Россией. Вернувшись в Америку, он с восторгом рассказывал: «Нигде в России вы не увидите людей без пальто, стоящих в очереди в ожидании остатков хлеба…».
И это было чистой правдой. Очереди за хлебом и люди без пальто не были включены в традиционный туристический маршрут для иностранцев такого ранга. А теплый прием за счет заведения, как правило, исключает даже самую крохотную вероятность критики принимающей стороны…
В двадцать девятом Драйзер написал серию очерков «Галерея женщин», одна из новелл этой книги – «Эрнита» — была посвящена молодой американской колонистке Рут Кеннел.
«Эрнита до утра пропадала на спектаклях Щегловского народного дома или на самодеятельных концертах, которые устраивали в коммунальной столовой… На этих вечерах, которых проходили по четвергам, было твердое правило – «не отделяться». Поэтому каждый американец приводил с собой двух русских. Играл маленький оркестр – были в нем гитары, скрипки, губные гармошки…» Из новеллы «Эрнита». Теодор Драйзер.
* * *
Даже сейчас АИК чаще называют неудачным проектом или несбывшейся мечтой коммунистических романтиков начала двадцатого века.
АИК не был ни тем, ни другим. Предприятие, приносившее стране по одному миллиону золотых рублей в год чистой прибыли нельзя назвать неудачным проектом. А что касается несбывшейся мечты… Бесплатный рабский труд сотен высококлассных специалистов – разве не об этом мечтали все наши революционные романтики? Только Ленин в роли рабов предпочитал иностранцев, считая, что качество в данном случае важнее количества, а Сталин был сторонником массового охвата собственного населения.
Из выступления председателя Сибгосплана товарища Майского: «Самое ценное, что знает мир, это человеческий труд. А пролетарская эмиграция, направляющаяся в Россию, несет с собой в нашу страну неисчислимые сокровища искусного и квалифицированного человеческого труда»
Как показала история и эти неисчислимые сокровища, и все остальные ценности, когда-либо попадавшие ей в руки, Советская Россия всегда целиком вкладывала в сомнительное предприятие под названием «Коммунистическая идея» с доходностью в один медный грош…
* * *
«После октябрьской революции, когда рабочие и крестьяне захватили власть в России и создали свое первое рабочее и крестьянское государство в мире, мы, заграничные передовые рабочие, дали себе за обязанность, как бы то ни стало, защищать эту власть и первое рабочее государство…»
«Я оставил штат Калифорнию Соединенных Штатов и отправился в Кузбасс, в Кемерово, с целью помочь восстановлению советского хозяйства…»
«Мы, рабочие, приехавшие из государства более развитого техникой, хотели передать наши знания русским товарищам, а от них научиться, как править революцией и как захватывать власть в свои руки и строить рабочие государства…»
«Я прибыл в Кузбасс с желанием помочь и отдать все, чтобы строить производство в Советской России…»
«Конечно, в Сибири морозы и вначале привыкнуть к ним трудно… Но начальник шахты сказал, что уехать из Кузбасса – значит бросить интересную книгу, не дочитав ее…»
Двадцать девять колонистов решили остаться в России и дочитать эту интересную книгу до конца.
Двадцать два из них бесследно сгинули в ГУЛАГе…